Юрий Тамразов - Сету атум

– Заманчивое предложение, особенно если учесть, что в твоем мире я никто, а ты – бог. – Скептически хмыкаю, качаю головой. – И потом, ты так и не ответил, кто тебя послал? Чья вотчина?

– Станислав, живу в Сочи в микрорайоне «Ареда». Видишь, я открыт перед тобой. Если причиню тебе вред – ты всегда сможешь меня найти. – Замечая, что его речь не придает мне решительности, змей, вздохнув, выдает последнюю железобетонную гарантию. – Если хочешь, прогуляйся по моей памяти, ну? Заодно узнаешь, кто меня послал.

– Рискуешь.

Я все еще не верю зубастой образине, протягивающей мне лапу в знак примирения. С омерзением смотрю на гладкую зеленоватую кожу ладони монстра.

– Чем? Свободой? Большим рабом, чем я есть, я все равно не стану. И потом, ты не станешь использовать мою память в попытке навязать свою волю.

– Отчего такая уверенность?

– Он мне гарантировал безопасность. Сказал, что мы похожи. Ты идешь один, так же как и я. А, значит, тебе не нужны ни лишние попутчики, ни поклонники, ни рабы. Решайся, или нас выкинет в реальность, и кто знает, какой еще след ты можешь упустить, охотник. – Ящер старательно выделяет слово «еще».

– Что значит еще? Я слышу одни намеки. Так доверие не выстраивают.

– Девушка, охотник, она звала тебя в прошлое погружение. Помнишь? След, перекресток, ну?

Задел за живое, подцепил на крючок любознательности. Колеблюсь еще некоторое время, взвешиваю все «за» и «против». Любознательность берет верх над осторожностью, что, впрочем, вполне предсказуемо, хоть и безрассудно.

– Хорошо, я готов. – жму протянутую ладонь. Странно. Обыкновенное тепло человеческой кожи, перемещаю взгляд в белесые глаза ящера. Очертания морды расплываются, сквозь уродливую физиономию начинает проступать гладко выбритое скуластое мужское лицо. «Он молод, быть может, лет двадцать – двадцать три…», – возникает одинокая мысль, меня всасывает в сознание Стаса. Интересно…

– Ах ты, едри его мать! Рамиддин, вспышка справа!

– Дэд, ты как бы ахрэнэл?!

– Влево забирай, тебе говорят, вторую кидаю!

– Да ты не как бы ахрэнэл! Ты савсэм с катушка съехал!

Вжимаюсь в холодную стенку мусорного бака9. В метрах двадцати от меня глухо ухает взрыв. Пыль, вперемешку с крошевом асфальта оседает на одежде. За баком сижу уже добрых пять минут, пытаюсь вникнуть в обстановку. В колодце типового городского двора кипит бой. Недалеко от меня у припаркованных автомобилей мечется в разные стороны крепко сбитый горец. «Офигеть, машина», – решаю я про себя, отметив лобастую голову с ежиком угольно черных волос, короткую воловью шею, увитую вздувшимися от адреналина венами, широкие плечи. Рамиддин (как я понял, горца зовут именно так) высовывается из-за покореженного взрывом джипа, поправляет перевязь с внушительных размеров ятаганом, грозит увесистым кулаком второму участнику бойни. Проследив за направлением яростного взгляда, замечаю в окне третьего этажа старичка с аккуратной седой бородкой. Старик, сощурив глаз, выдергивает чеку из щербатой гранаты:

– И не благодари, Папаха! – третий взрыв смял еще пару авто. В голове зазвенели тысячи цикад.

Адресовав крепкое словцо престарелому бойцу, Рамиддин с ревом выскакивает из-за укрытия, перекидывает из левой руки в правую хищный ятаган. Метра два, наверное, – прицениваюсь к длине оружия я, – интересно, сколько эта хреновина весит? Посреди двора, как раз на месте дощатого прямоугольника детской песочницы, возникает тонкий клинок черного луча света. Сверху донесся молодецкий свист:

– Долгожитель, по центру пойдут. Погодь-погодь, – останавливает дед, скакнувшего было горца, – сначала артиллерия.

– Ватнык ты старый, – взвивается Рамиддин, – разиня ушаначная! Ты какого хрэна мэня граната абкладывишь?! Знаишь вэд, что па центр пайдут!

– Нет в тебе, Рамиддинушка, жилки военной. Упреждение – тактический прием.

– Я тэбэ да…

– Лягай!

Очередное ругательство горца поглощает оглушающий взрыв. Ударной волной меня вместе с моим укрытием швыряет в потертую стену рядом стоящего дома. Уши закладывает, из носа тонкой струйкой течет кровь. Трясу головой, пытаясь унять сумасшедший звон, смотрю в сторону детской площадки. Ее нет, на месте песочницы ревет огненный вихрь. Двор усеян осколками битого стекла, кусками развороченного металла – это те машины, что стояли неподалеку. Вижу, как один из горящих остовов авто влезает вверх. Сквозь звон в голове пробивается заупокойный вой сигнализаций и яростный клич: «Ура!», – на месте взметнувшегося ласточкой остова возникает мощная фигура Рамиддина. Потрясая ятаганом, горец врывается в огненный смерч.

– Ты смотри-ка, – удивленно доносится откуда-то сверху, – сдетанировало, едрена кочерыжка! Эй, малец, ты чего расселся?

С трудом ворочая шеей, задираю голову вверх. Из пустой оконной рамы высовывается обладатель седой бороды, с высоты второго этажа смотрит на меня.

– Ты сам по себе или подсобить зашел?

– Второй вариант, – сказало откуда-то из меня воспитание, что ль? У самого желание «подсобить» отсутствует напрочь. И как меня занесло в такую жопу?

– Вот и ладушки! – радуется дед, подмигивает лукавым голубым глазом. Нырнув вглубь помещения, на секунду пропадает из поля зрения, что-то неразборчиво бубнит. Слышу лязг железа. Едва успеваю отскочить, перед моими ногами втыкается в клумбу шашка, в клинке отражается разворачивающееся за спиной сражение. – Бери-бери, златоустовская. Не сечет, а песню поет. И давай, шуруй к хоттабычу, я вас огнем прикрою. Не зевай!

– Это нахрена? – искоса смотрю на блестящее лезвие, все еще вибрирующее от удара. – Сожгу и все дела.

– Парень, не спорь со старшими, – неожиданно сурово осекает дед, – тот, кто создал этот мир, не верит в магию, зато верит в оружие и силу духа. Бери железку и шагом марш!

– Причем тут вера? Я же…

– Пошел!

Подхватив шашку, благо опыт владения подобным оружием имелся, я что есть сил бегу к Рамиддину. Времени на размышления нет. Из носа сочится кровь, волосы оплавлены – значит здесь можно умереть. Может, в самом деле, силы стихии тут не действуют? Спасибо тебе, дорогой друг, что отправил меня именно сюда. В самую жопу! Раскатать по косточкам Джйортира и всю его родовую не успеваю – реальность заставляет переключиться на рефлексы.

Смерч стих, на его месте образовалась широченная воронка, из чрева которой на свет выбираются человекообразные уроды. Эдимму много. Горец, рубящий пришельцев направо и налево, явно не справляется. Раммидина окружают.

С шашкой наизготовку влетаю в толпу мохнатых тел. Стрекочет пулемет – обещанная огневая поддержка. Приходится маневрировать, пропуская злых стальных ос, свистящих над головой.

Разум уступает место наработанным многолетними тренировками инстинктам. Шашка поет. Каждая новая песня – отрубленная голова, или разрубленное тело. Как учили, один удар – один противник. Прорубаю кровавую просеку, спешу к горцу. Уворачиваюсь от пары когтистых лап, отмечаю, что существа ведут себя бестолково. Обладатели лап воют, конечности, конвульсивно сокращаясь, скребут когтями по оплавленному песку. Рассекаю одного от шеи до бедра, утираю кровь – мешает обзору, подхватив инерцию удара, направляю шашку в голову второго. Вой, очередные брызги крови. Ботинком придавливаю к земле бугристую голову врага, выдергиваю застрявшую шашку из черепа. Верчусь, сбивая вероятного противника с толку. Постоянно перемещаюсь. Когда врагов столько, движение – это жизнь.

Раздирая кожу, в плечо крепко вгрызается монстр. Не досмотрел. Разворачиваюсь к нему лицом, оставляя в пасти рваный лоскут кожи и собственное мясо, откидываю мохнатое тело пинком, наотмашь рублю. Боль хлыстом стегает по нервам. Надо двигаться. Удар ноги. Еще один урод с воем хватается за вмятый в череп нос. Добиваю шашкой. Крышу рвет. Суки! Забываю, кто я, что я и где я? Хищная сталь вгрызается в тела, отсекает конечности. Просто сбиваю с ног, втаптываю головы в землю, – так даже быстрее. Лицо – не лицо, сплошная кровавая маска. Над головой стрекочет пулемет, исправно косит врагов. Недобитых пулей – добиваю. Стряхиваю слизь кишок с железки. Наконец, вижу широкую спину Рамиддина. Хорошо работает. Широкий клинок – как продолжение тела. Одно движение – один труп. Качнулся в сторону – нет головы, качнулся в другую – нет головы. Крутнулся – вой и зубовный скрежет.

Дыхание сбито, плевать. Бегу к широкой спине, на ходу орудуя шашкой. С разбега врезаюсь в троих противников, толкаю под описывающий круг ятаган. Мясо.

– Свои! – кричу Рамиддину в спину. – Свои, б..я!

Горец скользнул по мне взглядом, чуть задержался на шашке, оскалился. Решившие было окружать враги, словно единый организм, в испуге отскакивают от мускулистой фигуры горца. Воспользовавшись временным замешательством, кувырком влетаю в образовавшийся круг.